|
И все-таки, несмотря на все отличия, думаю, можно говорить о своеобразной модифицированной версии феноменологии, присутствующей в интуитивизме Лосского. Реализм сам по себе не противопоказан феноменологии. Реализм вполне объясним как феноменология без процедуры феноменологической редукции. Гораздо опасней для феноменологического метода отход от эмпирического уровня постановки и решения проблем, произвольное обращение к метафизическим конструкциям, неподкрепленным непосредственной интуицией. Лосский — великолепный метафизик, построивший метафизическую конструкцию, вроде бы внутри себя не противоречивую, вроде бы все объясняющую, синтезирующую и все примиряющую (идеализм и реализм, волюнтаризм и интуитивизм, эмпиризм и рационализм, номинализм и реализм, науку и религию, трансцендентность и имманентность). Но она остается, в терминах Гуссерля, «пустым подразумеванием», «мнением», интенцией, которую невозможно исполнить («осуществить») в созерцании, следовательно, она лишена феноменологической очевидности. С другой стороны, Лосский — настойчивый феноменолог, занятый постоянными различениями в сфере опыта, внимательным описанием психических актов. Он следит за данными непосредственного переживания. Как феноменолог он опирается на интеллектуальную (сущностную) интуицию, которая сообщает ему знание о сущности интуиции вообще, о видах интуиции и их интенциональных коррелятах. Как феноменолог он видит правду в «наивном реализме», верящем в объективность действительности, «живущем» этой действительностью, он справедливо расширяет понятие опыта до подобающих ему компетенций и неуклонно стремится к беспредпосылочному знанию.
В заключении скажем еще об одном интересном факте. В 1939 году Лос- ский, познакомившись с французским переводом «Картезианских медитаций», написал довольно резкую по тону и мало справедливую статью о трансцендентальном идеализме Гуссерля, солидаризируясь только с его интуитивистской платформой [17]. Статья написана, чтобы окончательно размежеваться с немецким философом. Что это как не симптом той значимости, которой обладала для Лосского философия Гуссерля все это время? Американский литературовед X. Блум сказал бы в этом случае, что налицо «страх влияния», «сумасшедший страх задолжать» [18, 11], который разыгрывается только между «сильными» творцами, в результате которого один из них, постоянно перечитывая другого, творчески его исправляет и «преднамеренно неверно толкует своего предшественника» [18, 41]. |
