Но как тогда быть с традицией в ранних философских школах, например, в деятельности пифагорейских союзов (VI-V вв. до н.э)? Очень велика вероятность, что дискурс традиции тогда был господствующим и ведущим по отношению к дискурсу истины. В школе Пифагора явно присутствовали элементы инициации, а также сакрального отношения «учитель-ученик» или дискурса воспитания. Обучающийся философии должен был в течении пяти лет молчать, слушать речи Пифагора, стоящего за шторкой, но не видеть его самого. Мудрость, подобно жреческому искусству, даровалась только избранным, тому, кто доказывал поведением свою любовь к ней.
При учете дискурсивных практик значительно смягчается противопоставление традиции и философии в плане соответствующего им коллективного и индивидуального авторства. Мы, конечно, не перестаем говорить «философия Гегеля», но при этом не должны забывать, что предложенное понятие осмысливается нами в рамках немецкой классической философии, то есть вполне конкретной философской школы. В пределах последней сложилась определенная традиция философствования, которая, хотя и продолжает развиваться в общем русле европейского рационализма, тем не менее, приобретает особые неповторимые черты, которые выделились настолько, что составили понятие «национальной философской школы». Но если такая школа возникла, то мы в праве констатировать, что в пространстве конкретной национальной культуры возникла философская традиция. И эта философская традиция многими своими нитями связана с мифологией, религией, языком, поворотами исторических судеб народа — носителя этой традиции.
Школы, как и конкретные традиции, могут возникнуть, а могут и не возникнуть. Достаточно сложно (если вообще возможно) выделить все факторы, определяющие рождение национальной философской традиции. Поэтому у нас в ходу такие понятия, как «немецкая классическая философия», «английский эмпиризм», «китайская философия», «русская философия всеединства» и т.д. |