предмета — «то, что в трехмерном пространственном образе есть цветок в отношении самого растения, — в целостном четырехмерном образе того же растения как имеющего длительность во времени следует признать за временем цветения: и оно символически замещает все развитие растения» [3, 200]. Таким образом, согласно Флоренскому, в каждый неустранимый момент времени мы переживаем не только этот миг, и не только длительность нашего существования, но и символически переживаем целое нашей жизни.
Бергсон отрицает причинность в длительности, и поэтому прозрение человеком соей энтелехии, о чем говорит Флоренский, для него невозможно. И он прямо критикует концепцию какой-либо кульминации в процессе становления. Как он говорит, философвг формвг или эйдоса «отмечают, таким образом, конечный предел или кульминационный пункт (т£Хо<;, ШфТ)), возводят его в существенный момент, и этим моментом, который язык удержал, чтобы выразить факт как целое, удовлетворяется и наука для характеристики этого факта» [2, 314]. Жизнь, по мнению Бергсона, никак не исчислишь, не представишь в символических формах, ее можно только пережить. Сознание оперирует не с вещами, а с процессами, в чем согласны оба рассматриваемых нами мыслителя — Бергсон: «состояния сознания суть процессы, а не вещи, и только для удобства языка мы обозначаем их одним и тем же словом» [1, 135], Флоренский: «Расцвет некоторого процесса представительствует за целый процесс. Но необходимо твердо держать в уме символический характер этого представительства и решительную ложность простого подмена всего образа в целом его, хотя бы и наиболее существенным, временным разрезом» [3, 203]. Но для Флоренского есть форма во времени, идея, эйдос. Для Бергсона здесь существует лишь время. |