Кубанский государственный технологический университет

Ж. Деррида высказывает одно из ключевых положений, родственных мыс­ли Мерло-Понти: время — невидимое, позволяющее видеть. Понять это воз­можно на примере исторического времени: событие совершается «подспудно» и никогда не предстает в виде законченного, зримого целого. Можно сказать, что любая эпоха с ее особыми чертами является интерпретацией самого времени и представляет собой сжатый символический образ времени как такового. Однако то же стремление — обладать временем, подчинить его какому-то ведущему, определяющему смыслу — а также противопоставить зримое выражение его непредставленности — присутствует во всякой культурной практике. Символи­ческое и ритуально ритмизованное традиционное сознание так же бросает вызов невидимости времени именно посредством внешней, явной, обозначающей и помечающей время практике — примером тому могут служить годовые циклы календарных праздников, а также инициатическая практика, достигающая кон­центрированного, «насыщенного» времени.

Таким образом, существование в истории задействует механизм представ­ления времени, исходящий из его непредставленного, дообъективного измере­ния. Помня о том, что, согласно Мерло-Понти, обладать телом означает быть видимым, мы можем понять это соотношение и во временном измерении. Во­площенное существование выявляет то, что, строго говоря, не принадлежит субъекту, то, чего уже или еще нет — метафизическое измерение историчности, выражающееся в том факте, что это уникальное воплощенное бытие оказывает­ся «уже представленным» в других существованиях и вместе с тем еще пред­ставленным — тому, что произойдет. Плоть и история совмещаются в экзи­стенциальном измерении: здесь плоть обнаруживает свою предбытийную пред­ставленность, а история — метафизическую обоснованность в плоти, что делает ее, с одной стороны, предельно близкой, а с другой — никогда не познаваемой до конца. Предшествуя первичному и необусловленному — «дикому» (sauvage) измерению бытия, история, между тем, никогда не предстает в качестве абсо­лютного прошлого - а потому объемлет и поглощает сознание, как объемлет и содержит его тело. Подобно тому как мысль, свидетельствуя о своем сочлене­нии с телом, не способна исчерпать в усилии понимания этого факта, так же и история, как говорит Мерло-Понти, не позволяет свести прошлое к тому, что мы о нем думаем [5, 29]. Однако эта непознаваемость, несводимость и плотность исторического, которые возможно отнести к предбытийным, метафизическим его характеристикам, не превращают историю в пространство случайного или в «череду уникальных фактов» [5, 29]. Иными словами, сам феномен историче­ского остается внеположным по отношению к обеим познавательным установ­кам, изобретенным эпохой модерна: как по отношению к методически однород­ному универсально-систематизирующему познанию, так и по отношению к художественному восприятию, центрированному на феномене уникального и невысказываемого. Обе эти установки обоснованы в непреодолимом расстоя­нии, отделяющем субъект от объекта. Историческое же предшествует этому разделению, так же, как оно предшествует противоположности свободной воли и неотвратимой судьбы.