Кубанский государственный технологический университет

Дообъективное настоящее, к усмотрению которого подводит Мерло-Понти, может быть определено не как точка, мгновение или момент, но как совершаю­щееся теперь; лучше всего это значение передается французским maintenant (сейчас), дословно — «удерживающее». «Время-субъект» удерживает в на­стоящем ту промежуточную связь, которую мы описываем как между-бытие или интерес. Таким образом, в поиске общей судьбы времени и субъекта при­ходится отказаться от видения временного опыта, не признающего иного отно­шения к будущему, кроме сознательного проекта, направленного на цели и воз­можности. Непроективный опыт настоящего возникает из иллюзии и заинтере­сованности — из превращенного времени, к созданию которого тайно причаст- но воплощенное сознание.

Подобно неисторичному способу представления времени — в виде череды фактов или серии моментов — видение истории в свете ее смыслового заверше­ния проникнуто апокалиптическим стремлением. Описывая это стремление к разоблачению конечного смысла, присущее философской, культурной и исто­рической практике, Мерло-Понти обращает внимание на принципиальную от­крытость конца: конечный смысл не подлежит обнажению, так как лишает ис­торию непроницаемости бытия и делает ее объектом сознания; но он не подле­жит разоблачению еще и потому, что он уже открыт. То, что апокалиптическая истина существует в виде откровения, которое, разумеется, как открывает, так и скрывает истину конца, и есть наилучшее выражение открытого состояния истории. В настоящем же, как говорит Мерло-Понти, сохраняется искомая от­крытость; именно поэтому это необъективированное настоящее и есть непо­средственный доступ к истории.

В этом свете само время обнаруживает апокалиптическую структуру: если разоблачение конечного смысла неизбежно приводит к постулированию «нача­ла конца», то обращение к предбытийной открытости времени, напротив, по­зволяет понять «конец» как нечто предшествующее всякому событию (в кото­ром он «с-бывается»), действию, наступлению будущего, как первичное осно­вание, из которого проистекает история. «...В гипотезе завершенной истории, тотализованного мира, — замечает Мерло-Понти, — все остальные возможно­сти кажутся лишь воображаемыми, и все бытие, подлежащее пониманию, сво­дится к тому, что уже было» [5, 191-192]. Таким образом, конечный смысл все­гда оказывается неисторичным и носит вневременной характер, напоминая о том, что время по сути своей «никогда не может быть полностью конституиро­вано». Присутствие прошлого в пространстве интереса связано с его незавер­шенностью, несостоятельностью, удерживающей его в реальном, в настоящем. Исполненность делает актуальное неотличимым от возможного: господство смысла делает его нереальным. Вместе с исчезновением прошлого и возможно­го, вместе с тотальной актуализацией смысла разрушается сама «плоть време­ни» или «ткань опыта», в которой сопряжены линии проявленного и непрояв- ленного во времени [1, 150]. Лишенное открытого смысла настоящее становится одним из вариантов возможного и одновременно подчиняется господствующе­му положению субъекта, что, разумеется, все дальше уводит нас от их искомой общности. «Необходимо, чтобы время конституировало себя — и было всегда видимым с точки зрения того, кто в нем» [1, 237], — напоминает Мерло-Понти. Видимым не в качестве тотальности, но включенным во взаимообратимость видимого и видящего — в качестве невидимого, делающего видимым, органи­зующего зримость вокруг точки зрения. Точка зрения оборачивается доступом ко времени, в границах которого возможность ошибки оборачивается возмож­ностью истины.