Дообъективное настоящее, к усмотрению которого подводит Мерло-Понти, может быть определено не как точка, мгновение или момент, но как совершающееся теперь; лучше всего это значение передается французским maintenant (сейчас), дословно — «удерживающее». «Время-субъект» удерживает в настоящем ту промежуточную связь, которую мы описываем как между-бытие или интерес. Таким образом, в поиске общей судьбы времени и субъекта приходится отказаться от видения временного опыта, не признающего иного отношения к будущему, кроме сознательного проекта, направленного на цели и возможности. Непроективный опыт настоящего возникает из иллюзии и заинтересованности — из превращенного времени, к созданию которого тайно причаст- но воплощенное сознание.
Подобно неисторичному способу представления времени — в виде череды фактов или серии моментов — видение истории в свете ее смыслового завершения проникнуто апокалиптическим стремлением. Описывая это стремление к разоблачению конечного смысла, присущее философской, культурной и исторической практике, Мерло-Понти обращает внимание на принципиальную открытость конца: конечный смысл не подлежит обнажению, так как лишает историю непроницаемости бытия и делает ее объектом сознания; но он не подлежит разоблачению еще и потому, что он уже открыт. То, что апокалиптическая истина существует в виде откровения, которое, разумеется, как открывает, так и скрывает истину конца, и есть наилучшее выражение открытого состояния истории. В настоящем же, как говорит Мерло-Понти, сохраняется искомая открытость; именно поэтому это необъективированное настоящее и есть непосредственный доступ к истории.
В этом свете само время обнаруживает апокалиптическую структуру: если разоблачение конечного смысла неизбежно приводит к постулированию «начала конца», то обращение к предбытийной открытости времени, напротив, позволяет понять «конец» как нечто предшествующее всякому событию (в котором он «с-бывается»), действию, наступлению будущего, как первичное основание, из которого проистекает история. «...В гипотезе завершенной истории, тотализованного мира, — замечает Мерло-Понти, — все остальные возможности кажутся лишь воображаемыми, и все бытие, подлежащее пониманию, сводится к тому, что уже было» [5, 191-192]. Таким образом, конечный смысл всегда оказывается неисторичным и носит вневременной характер, напоминая о том, что время по сути своей «никогда не может быть полностью конституировано». Присутствие прошлого в пространстве интереса связано с его незавершенностью, несостоятельностью, удерживающей его в реальном, в настоящем. Исполненность делает актуальное неотличимым от возможного: господство смысла делает его нереальным. Вместе с исчезновением прошлого и возможного, вместе с тотальной актуализацией смысла разрушается сама «плоть времени» или «ткань опыта», в которой сопряжены линии проявленного и непрояв- ленного во времени [1, 150]. Лишенное открытого смысла настоящее становится одним из вариантов возможного и одновременно подчиняется господствующему положению субъекта, что, разумеется, все дальше уводит нас от их искомой общности. «Необходимо, чтобы время конституировало себя — и было всегда видимым с точки зрения того, кто в нем» [1, 237], — напоминает Мерло-Понти. Видимым не в качестве тотальности, но включенным во взаимообратимость видимого и видящего — в качестве невидимого, делающего видимым, организующего зримость вокруг точки зрения. Точка зрения оборачивается доступом ко времени, в границах которого возможность ошибки оборачивается возможностью истины. |