|
Хайдеггер неоднократно возвращается к мысли о том, что истина как согласованность между представлением и представляемой вещью не выражает ее первичный, исходный смысл, она может иметь место лишь в случае, когда вещи становятся предметом человеческого к ним отношения. Лишь такое, «открытое», человеческое отношение к сущему или вещам образует то основание, которое делает возможной саму «правильность». «Открытость поведения как внутренняя возможность для правильности имеет основу в свободе. Сущность истины есть свобода» [4, 515],
Свобода — это не несвязность действия или возможность не выполнить что-либо, но свобода — это также и не только лишь готовность выполнять требуемое и необходимое (и, таким образом, в какой-то мере сущее). Свобода, предваряя все это («негативную» и «позитивную» свободу), является частью раскрытия сущего как такового.
Человек обладает свободой не как свойством, а как раз наоборот: свобода, эк-зистентное, раскрывающееся бытие наличного владеет человеком и притом изначально, так что исключительно она гарантирует человечеству соотнесенность с сущим в целом как таковую, соотнесенность, которая обосновывает и характеризует историю. Но так как свобода в качестве сущности истины не является свойством человека, а, наоборот, человек эк-зистирует только как собственность этой свободы и таким образом становится способным на историю, поэтому возможно, что и несушность истины не обязательно возникает лишь в результате неспособности или небрежности человека. Более того, неистина должна возникать из сущности истины [4, 18-19].
Эта трагическая для человека одновременность истины и неистины обрекает его на забвение бытия, на «блуждающие» поиски сущности истины сквозь «неистину» и заблуждения, принадлежащие к самой бытийной определенности человека. Сущее не полностью потаено, но именно открыто, однако вместе с тем искажено; оно кажет себя —- но в модусе кажимости. Поэтому истину (рас- крытость) надо всегда еще только отвоевывать у сущего. Сущее вырывают у потаенности. |
