|
У Гегеля Я есть негативность, «ночь исчезновения», поэтому любой факт сознания снимается, т.к. он приобретает значение представления; достоверный факт искать в сознании бессмысленно, — он всегда будет иметь противоположность, не менее достоверную; в своей теории сознания — «Логике» — ничто достигает уровня бытия: начало достигнуто в положении «бытие есть ничто» [18]. Тем самым оказывается завершенной «христианская эпоха» осмысления категории ничто.
Ничто тут — чисто технический термин, как черная пропасть, в которую на ниточке сваливается бытие, чтобы затем с новой силой вернуться обратно обновленным; ничто обеспечивает движение бытия, но само оно трактуется пассивно, как невещественное иное; в своем движении оно подчинено Другому, не проявляя всей собственной глубины. Но его роль в замыкании системы несравненно велика: Гегель показывает, что понятие есть бытие [19], т.к. его поступательное движение вверх ограничено ничто, и потому понятие есть высшее (тот же аргумент Ансельма по содержанию); ничто в форме Абсолютной идеи в конечном счете логически выдавливается из системы разума: «бытие-понятие- бытие», и образует особую сферу действия Абсолютного духа.
Если теперь возвратиться к Канту, то можно понять, что его запрет на познавательный статус самосознания был связан с желанием сохранить за свободой апофатический смысл, и в то же время оставить ничто как мыслящую форму в качестве сверхчувственного основания сознания. Помехой этому успокаивающему разум единству мышления и бытия у Канта становится Абсолют, который представляется трансцендентальным идеалом; нет такого бытия, которое позволяло бы разуму его достичь или (как в случае идеи свободы) осуществить, потому что он ничего об этом сверхчувственном не знает и не может обосновать даже своего права на эту попытку; тем самым остается неопределенное широкое место для человеческой практики. |
